1873 год Хивинский поход.

памятники поклрителям Туркестана в старом Ташкенте.

Окончательный план предположенной экспедиции был выработан на следующих основаниях:
Характер экспедиции - так называемая "активная оборона". Цель её - только "наказание" ханства.
Общий предмет действия всех отрядов - столица ханства.

План экспедиции был утвержден императором 12 декабря 1872 г. Он состоял в следующем:

1) со стороны Туркестанского округа идут 2 колонны: а) ташкентская из 10 рот, 3 сотен и 12 орудий, б) казалинско-перовская из 8 рот, 1-3 сотен и 4 орудий. На пути эти колонны строят укрепления на Тамды и Иркибае.
2) Оренбургский округ сосредоточивает на Эмбе 8-9 рот, 7-8 сотен и 6 конных орудий. Отряд этот идёт через Устюрт, вдоль западного берега Аральского моря и сосредоточивается снова на урочищах Касарме или Ак-Суате, где уже сообразуется с движениями кавказцев. На пути строит одно укрепление.
3) Кавказский округ сосредоточивает в Красноводске или Чекишляре, даже, наконец, в Александровском форте 3 батареи пехоты, 3-4 сотни кавалерии и 16-20 орудий. Путь кавказским войскам не назначен, но они обязаны были идти "таким образом, чтобы войти в связь с войсками Оренбургского округа еще до вступления в ханство". На пути кавказцы строят 1 или 2 промежуточных поста.
4) Срок прибытия на хивинские границы обязателен к 1 мая для всех отрядов, до этого же времени движения их производятся по усмотрению каждого округа.
5) Кавказский и оренбургский отряды, по соединении, поступают под начальство старшего в чине и, если вступят в ханство раньше переправы туркестанских войск, то прежде должны помочь им совершить эту переправу. Если хивинцы вышлют посланцев, то отсылать их к туркестанскому генерал-губернатору, которому подчиняются все войска, действующие против Хивы.
6) Приготовления должны быть окончены к концу февраля 1873 года.
7) Для усиления войск Туркестанского округа передвинуть из Оренбурга в Казалинск 4-й туркестанский стрелковый батальон к концу февраля, а на его место из Казанского округа в Оренбург - 159-й Гурийский пехотный полк, который по окончании похода возвращается в свой округ.
На расходы ассигновать: Туркестанскому округу 287 300 руб., Оренбургскому -200 000, а по снаряжению кавказского отряда расходы отнести на состоящие в распоряжении великого князя 400 000 руб. на непредвиденные расходы.

Относительно участи Хивы было указано следующее: "Государь император изволил неоднократно выражать, что ему ни в коем случае не угодно расширение пределов Империи и таковая воля его величества вменяется в неуклонное руководство при предстоящих действиях против Хивы". В другом месте сказано еще категоричнее: "По наказанию Хивы, владения ее должны быть немедленно очищены нашими войсками".

Со стороны Туркестанского военного округа, согласно плану экспедиции, должны были двинуться два отряда: один из Джизака, другой из Казалинска. В Состав джизакской колонны назначено было: 12 рот пехоты, 5 с половиной сотен кавалерии, 14 орудий и 4 ракетных станка. Казалинскую колонну составили: 9 рот и 1 с половиной сотни, 4 орудия, две картечницы и 4 ракетных станка. Всего же 21 рота, 7 сотен, 20 орудий и 8 ракетных станков. Кроме того, при отрядах везлось по два орудия для укреплений.
Численность этих частей была следующая: в ротах - 316 челов., в сотнях - 225 чел., прислуги при орудиях 19 чел., лошадей 250. Затем собственно действующий отряд заключал: пехоты 2904 чел., сапер 200, артиллеристов 650, казаков 925. Итого людей 4687 чел. А с командами при парках, лазаретах и штабах 5500 чел.
Лошадей казачьих 1017, артиллерийских 138. Итого лошадей 1405. А с парковыми и подъемными всего - 1650 коней.
На снаряжение отряда исчислено было, с походной канцелярии командующего войсками Туркестанск.округа в Петербурге, всего 287 300 руб.сереб., - но эти исчисления сделаны были весьма поверхностно и, кажется, имели главною целью возможно меньшую цифру, чтоб не испугать громадностью предстоящих издержек.

В число непредвиденных расходов вошли и такие статьи, которые не только можно, но и должно было предвидеть. Таковы: бочонки для воды, турсуки (бараньи шкуры для воды), кибитки, палатки, походные вьюки для аптек и артиллерийских запасов и т.п.
Дополнительная смета туркестанского генерал-губернатора требовала еще 229 051 руб. 40 коп., то есть почти столько же, сколько уже было ассигновано.

Оправдывались все эти сверхсметные расходы следующими доводами:
1) На верблюдов предполагалось вьючить до 15 пудов, оказалось же, что им едва по силам будет и 12 пудов, потому что весной верблюды всегда слабы и худы вследствие зимней бескормицы.
2) Тяжестей оказалось более, чем предполагалось прежде. Прибавилось не считанных 300 пудов медицинских запасов общества попечения о раненых, две картечницы и т.п.
Затем упоминается о ячмене для офицерских лошадей, а также для казачьих и артиллерийских взамен сена и, наконец, о муке для лепешек верблюдам, в случае недостатка травы.
3) Пришлось прибавить еще одну сотню ввиду большей потребности отряда в кавалерии, по большему числу верблюдов в транспортах и проч.
Вследствие всех этих обстоятельств число верблюдов возросло до 8800 штук. Затем увеличение суммы на пособие офицерам произошло вследствие того, что взято в поход несколько несчитанных прежде офицеров саперных и инженерных, в ожидании упорного сопротивления хивинцев в укреплениях и закрытиях.
Чай и сахар был высчитан прежде в меньшей, противу закона, норм.

Рационы за сено высчитаны в Петербурге были на 3 месяца, а по возвращении из Петербурга в Ташкент оказалось, что весь поход займет по меньшей мере 4 месяца, а не то и 6, и 7.

Войска были снабжены тройным комплектом патронов на каждое ружье и таким же комплектом боевых зарядов на орудие; кроме орудий на вооружение опорных пунктов, где для единорогов было приготовлено по 130, а для облегченных пушек по 200 зарядов. В инженерном парке везлись 4 железных парома, каждый из двух составных лодок с настилкою, и одна запасная лодка - всего 9 лодок.

При каждой колонне следовало отделение военно-походного лазарета на 135 мест. При соединении отрядов составлялся общий лазарет на 270 мест. В опорных пунктах учреждались временные лазареты на 15 мест.
В видах же возможного сбережения сил и здоровья людей были приняты следующие меры:
1) Отпущено в войска чаю и сахару в размере, определенном законом (1 фунт чаю и 3 фунта сахару в день на 100 чел.)2) Для казалинского отряда куплены кибитки. Джизакская же колонна должна была довольствоваться переносными палатками французского образца, так как морозов никто не ожидал в первых числах марта, на широте Ташкента; 3) Для подстилки нижним чинам на ночлегах, и вместо одеял, роздано каждому по 2 аршина кошмы; 4) куплены турсуки, баклаги и бочонки для воды.
Всего в отряде состояло: 14 врачей, 1 ветеринар, 1 фармацевт и 29 фельдшеров.

Безводие, дневной жар, тончайшая пыль, резкие переходы к ночному холоду, а в начале похода морозы и бураны - вот враги, которых приходилось побороть ранее встречи с хивинцами и туркменами! Враги эти расступились и дали дорогу выносливому русскому человеку.

Для поднятия войсковых тяжестей в отрядах Туркестанского округа требовалось 1673 верблюда, а для интендантских требовалось 5471 верблюд с 1008 лаучами; со штабными же всего исчислено 7258 верблюдов.

Путь был избран тот, который был в большей части пройден пишущим эти строки в рекогносцировку 1870 года и снят топографами маршрутно, а в остальной части определен им же по расспросам караван-башей, захваченных на Буканских горах, куда они только что пришли из Хивы. Тогда еще не знали, что против Хивы пойдут войска трех смежных округов, и полагали, что расправа с нею ляжет всею тяжестью на один Туркестанский округ. Не знали также, как отнесется к нашему движению обиженная нами Бухара, и потому искали дорогу в обход бухарских владений. В 1871 году этот же путь был проверен еще раз и снова снят рекогносцировкой генерала Головачева. Путь этот шел от Джизака вдоль северного склона Нуратынских гор на уроч.Тамды, далее чрез Буканские горы на кол.Мин-Булак, потом чрез г.Шураханы к Аму-Дарье.

27 Февраля объявлен был приказ по округу о походе, причем объявлялось, что при туркестанском отряде изволят следовать великий князь Николай Константинович и князь Евгений Максимилианович Романовский, герцог Лейхтенбергский. Начальником полевого штаба назначен генерал-майор Троцкий, начальником артиллерии - генерал-майор Жаринов, начальником инженеров - полковник Шлейфер, начальником пехоты - генерал-майор Бардовский, начальником кавалерии - подполковник Головацкий, полевым интендантом - статский советник Касьянов, главным врачом - статский советник Суворов. Начальником всего отряда - генерал-майор Головачев. Начальником топографской части - полковник Жилинский.

28 Февраля отслужен напутственный молебен. В тот же день выступал 1-й эшелон транспорта к р.Клы, с месячным запасом довольствия, чтобы не задержать войска на переправе через Сыр-Дарью у Чиназа.
Войска двинулись из Ташкента 5-ю эшелонами 1,2,3,4 и 5 марта, 4 орудия из Ходжента - 8 марта, а 3 роты из Ура-Тюбе - 10-го.

Безводный переход через Голодную степь в 118 верст (в колодцах имелась горько-соленая вода, да и то в небольшом количестве) сократился до 30 вер., благодаря тому, что жители провели арык от речки Джилак-Уты под Джизаком до 3-й станции Агачлы. Погода была пасмурная. К утру 14 марта выпал снег и хватило морозцом до -13 градусов. Первый эшелон транспорта пришел на Клы 6-го числа.
12 Марта войска приняли провиант и разделены на 4 эшелона.
Еще до прибытия на р.Клы отряд потерял до 400 верблюдов, а теперь, благодаря морозу и отсутствию корма, верблюды стали валиться на каждом переходе десятками.
Первый эшелон выступил 13-го числа при 12° мороза, потом поднялся буран. На первом же переходе получилось 18 чел. ознобленных. Из них 2 солдата и 5 лаучей умерли. Запоздавшая на р. Клы уральская сотня захвачена бураном на полпути; верблюдов уложили в круг, люди сели в середину и развели костер из лесенок седельных! Этим и спаслись.
Другие эшелоны шли уже с меньшими терзаниями, так как погода стихла, но в 3-м эшелоне с артиллерийскими тяжестями, где тюки были по 8 пудов, т.е. 16 пуд. на верблюда, потеряли на первом же переходе 49 верблюдов. В ночь на 17-е, когда все эшелоны были уже на ночлегах, поднялся страшный ураган, срывавший кибитки и рвавший палатки в куски.
Отряд пришел на кол. Арстан-бель 30 марта и стоял здесь до 11 апреля в ожидании казалинцев. Интендантским транспортам тоже приказано было идти на Арстан-бель-Кудук. 1-й эшелон этого транспорта пришел на р. Клы только 17 марта, потеряв 40 верблюдов, кроме того 175 штук признано комиссией негодными. 29-го эшелон пошел далее, и 8 апреля, в первый день Пасхи, на Арстан-бель-Кудук пришло только 230 лучших верблюдов, высланных подполковником Хорошхиным от этого эшелона вперед. Во многих частях провианта уже не было к этому числу, так как много вьюков было брошено с павшими верблюдами по дороге... Привезенные сухари оказались негодными только в 1-м и 3-м стрелковых батальонах. Забракованные сухари пошли на угощение верблюдов. Кизил-кумские киргизы пригнали по просьбе подполковника Иванова 828 верблюдов, а их надо было 1058, потому что дорогой от Ташкента, на 462 верстах, пало их 874, да отпущено за негодностью 536, итого потеря равнялась 1410. Из наличных многие не могли нести более 6 пудов. Крайнее положение отряда заставило послать в Бухару энергичного хлудовского приказчика Громова за хлебом, яйцами и другими запасами. Чтобы не выдать эмиру критического положения отряда, Кауфман написал к нему просьбу о хлебе в таких выражениях, что вот-де отряд простоит в Хал-Ата несколько дней, и желательно было бы покормить людей свежим хлебом (сухой-то, мол, уже надоел), а потому его высокостепенство окажет большую любезность, если прикажет своим купцам привезти на этот пункт тысяч пять пудов муки...
Эмир прекрасно знал, в каком затруднении находился русский отряд, и поспешил задобрить голодного льва: 400 батманов (3200 пудов) муки, 50 батманов ячменя и 30 батманов рису были немедленно посланы им в подарок Кауфману, с предупреждением в письме, что плату за этот хлеб он примет как оскорбление.
Громов также прикупил муки и прислал еще 8 тысяч яиц и краски к 7-му числу. но 3-й и 4-й эшелоны получили их только на второй день Пасхи. В этот же день на Арстан-бель-Кудук прибыл джигит из Ташкента, с подарками Кауфману и Головачеву, в виде пасх, куличей и т.п., а для войск 16 пудов чаю и 94 пуда сахару. 11-го числа началось движение туркестанцев с Арстан-Беля. На первом же колодце Манам-Джана пришлось убедиться, что большие эшелоны не годятся: вода быстро была вычерпана сразу... Пришлось приставить часовых и с вечера до утра не давать месить в колодцах грязь. 12-го числа на следующем колодце Карак-Ата Кауфману приготовлено было угощение от нового бухарского посла Якшин-Бек-Удайчи; плов был приготовлен и для людей егоконвоя. Эмир прислал в подарок муки, крупы и ячменя на 100 верблюдах, значит, всего до 1600 пудов. Это было весьма кстати, так как войска шли только с тем, что им дал экстренный транспорт с гнилыми сухарями, а с этим их ожидал дальше прямо голод...

День был жаркий до +28° в тени, а к 9 ч. вечера поднялся песочный ураган, длившийся несколько минут, но сорвавший почти все палатки. Отряд собрался сюда 14 апреля. Воды было вдоволь: прекрасный ключ, к которому приставили часовых, чтобы солдаты не только не мылись в нем, не купались и не стирали белье, но даже и не черпали воду, для чего им предоставлен был пруд, питаемый ключом, а в окрестности несколько колодцев назначены были для водопоя. Саперы вырыли и другой пруд для водопоя. Множество деревьев украшало благодатный оазис, но зато от песку и множества скорпионов не было спасения. Много людей познакомились с ядом этих противных насекомых. Дело оканчивалось обыкновенно смертью... скорпиона, а люди терпели несколько часов сильную боль в опухоли. Позже, 17 апреля, когда здесь проходили казалинцы, застрелился инженерный полк. Романов от тоски, его одолевшей, хотя сам же просился в экспедицию для исследования р. Аму-Дарьи и ее дельты. Человек он был богатый и семейный, но трудностей похода не вынес.

Отсюда войска двинулись уже тремя колоннами, а казалинцы должны были составить еще 4-ю и 5-ю. 21 апреля 1-й эшелон пришел на уроч. Хал-Ата, где видны были следы оседлости, а к 24-му собрались и все туркестанцы. С 22-го числа начали строить здесь Георгиевское укрепление и хлебопекарные печи для приготовления сухарей; печей было по 4 на роту. Жженый кирпич брали из здания мечети или муллушки, здесь находившейся. Устроены были также несколько прудов для воды, доставляемой ключом. Воды было довольно, но здесь во все время стоянки отряда, в течение недели, дул постоянный буран, несший такую массу песку, что по временам не видать было солнца и в воздухе стояла непроницаемая мгла. Крупные песчинки рассекали лицо до крови. Свежевыпеченный хлеб, поспевший к вечеру 23 апреля, встречен был всеми как дорогое лакомство.

После полуночи на 24-е число человек 15 конных хивинцев наткнулись на казачий пикет и завязали перестрелку. В лагере тотчас была поднята тревога, прискакал казачий патруль, и хивинский разъезд скрылся в темноте. Несмотря на мрак от туч песку, жара доходила днем до 47°, а ночью спадала до 34-х, так что люди страдали от духоты немало. Песок засыпал все толстым слоем.

27 апреля соединенный туркестанский отряд окончил укрепление, а 27-го в 4 часа пополудни двинулся из Хал-ата далее к колодцам Адам-Кирилган.
Перед выступлением особая комиссия проверила транспорт и нашла, что провианта оставалось только на 21 день, т.е. до 16 мая, водоподъемных средств только на 4043 ведра, а годных верблюдов только 2412 штук. Поэтому пришлось оставить в Георгиевском укреплении все лишние тяжести, т.е. те, без которых можно было обойтись на первых порах. Здесь же оставлена одна рота в гарнизоне, и временно еще шесть рот, 6 орудий, сотня казаков, половина походного лазарета и часть артиллерийского парка, за которыми предполагалось прислать верблюдов, когда остальные войска дойдут до Аму-Дарьи.
Первый эшелон под начальством генерала Бардовского, из двух рот 1-го стрелкового батальона, одной роты саперов, 4 горных пушек и 2 картечниц, выступил, как сказано, в 4 часа дня 27-го числа, чтобы лунною ночью пройти, сколько успеет, затем в 10 ч. утра сделать привал до 4 ч. дня и вечером докончить переход к Адам-Кирилгану. Второй эшелон из четырех рот стрелков и пяти линейных, при 8 конных орудиях и полусотне казаков, выступал 3 апреля. Всю же кавалерию с ракетными станками решено двинуть особо третьим эшелоном налегке, чтобы она догнала отряд на полпути от Адам-Крылгана до Аму-Дарьи.

Когда стемнело, на передовой разъезд налетела в 18 верстах от Хал-ата конная партия неприятеля; наши спешились и сбатовали коней. Ружья были только у 4 казаков, и два револьвера у офицеров. Стреляли только в упор. Скоро Тихменев был ранен тремя жеребьями (рубленый свинец) в голову, Иванов пулями в руку и ногу, ранены все казаки и два джигита.Тут подоспел казачий патруль, а затем прибежали стрелки. 6 лошадей убежали и достались хивинцам.
Заслышав выстрелы, эшелон остановился и заночевал. Получив донесение о стычке в 2 часа ночи, Кауфман послал в первый эшелон подполковника Головацкого с тремя сотнями, ракетной батареей и тарантасом для доставки раненых офицеров; он же доставил всем раненым казакам и джигитам знаки отличия военного ордена. Тяжело раненный проводник Молда-бай (пятью пулями и двумя шашками) вскоре умер. Наутро в 10 часов утра, как раз наоборот против полученного приказания, т.е. в самую жару, Бардовский выступил далее. В 6 верстах его догнал Головацкий, отправил раненых с одной сотней в Хал-ата, а с двумя остальными пошел к Адам- Кирилгану, как ему было приказано. По приходе сюда первого эшелона казаки тотчас должны были идти назад на Хал-ата. В тени было 33 градуса. Идти в такую жару по песку трудно. Верблюды стали падать. К закату солнца эшелон пришел, однако, на Адам-Кирилган. 30 апреля, в час ночи, выступил в Хал-ата и второй эшелон.
В ночь на 1 мая шайки туркменов подкрались к нашим аванпостам. Из секрета дан был выстрел. Отряд поднялся по тревоге. На передние барханы были высланы взводы стрелков. Когда рассвело, увидели, что с юга и с запада гарцуют толпы хивинцев вне выстрела. Несколько кучек пробовали было подскочить поближе, но, получив по залпу, улепетывали во все лопатки. Наконец и совсем ушли, но часть их повернула на дорогу, по которой накануне шел отряд и на которой было брошено несколько вьюков с небольшим прикрытием. На помощь туда послана была 1 рота стрелков, атакованная туркменами тотчас по выходе из лагеря. Рота дала залп, и туркмены поскакали за своими врассыпную, да уж больше и не показывались.
От возвратившихся лазутчиков узнали, что отсюда до Аму Дарьи еще 80 верст безводных, но что в стороне есть глубокие колодцы Алты-Кудук; если идти на них, то путь удлинится на 20 верст. Кауфман решился идти напрямик, не заходя на эти шесть колодцев.
Выступили в 2 часа утра 2 мая и пробились с обозом в темноте до 4 часов, пока дошли до караванной дороги на Уч- учак. Приказано было беречь только вьюки с водой и артиллерийскими запасами, остальное жечь, если падет верблюд...
К 9 1/2 часам утра эшелон прошел 21 версту, т.е. по 2 версты в час, и стал на привал в горячем песке. К 2 часам жара дошла до 40 градусов. Из отставшего обоза получены безотрадные вести, что верблюды падают сотнями и что для спасения артиллерийских запасов и воды сбрасывают провиант и вещи и жгут их, а на освободившихся верблюдов вьючат эту воду и запасы, хотя все-таки часть их пришлось оставить на дороге с прикрытием. Из арьергарда от Головачева получилась также нерадостная весть, что он придет разве ночью и что вода утекает так, что ее не только на два дня, а даже и на эту ночь не хватит... Привал обратили в ночлег и послали лучших верблюдов подобрать брошенные тяжести. Воду проверили, оказалось ее на 1 1/2 дня. Приказано растянуть ее на три дня. К 5 часам вечера пришел, наконец, измученный арьергард. Люди несли на себе мешки с порохом и снарядами, снятыми с павших верблюдов.
Один из лаучей, Тюстю-бай, нашел неподалеку колодезь. Расстояние оказалось в 9 верст. Когда саперы начали на авось рыть колодезь, то им, как и на Адам- Кирилгане, стал помогать сильный и ловкий Тюстю-бай, прозванный саперами Василием. Этот новый «сапер Василий» в разговоре как-то упомянул, что бывал в этих местах и помнит,что недалеко отсюда, верстах в 10, есть хорошие колодцы. Саперы доложили своим офицерам, а те Кауфману. Тогда только он догадался послать этого «Василия» искать колодцы и привезти оттуда бутылку воды или иное доказательство, что вода найдена. Киргиз воротился через 2 часа, но без воды, а с веретенем для добывания воды из глубоких колодцев; веревка, взятая им с собою, не достала до дна.
В час ночи на 3 мая отряд двинулся на эти колодцы без дороги и пришел в 10 часов утра; шел, значит, по версте в час. Колодцы оказались узкие и кривые, добывать из них воду было весьма затруднительно. Толкотня, гам, споры и драки начались у колодцев; лаучи не могли ничего добиться и столпились у ставки Кауфмана, стали на колени и стали молить «су... су...» (воды... воды). Несколько человек из них так иумерли, не дождавшись ни глотка... Собаки выли так жалобно, что их, наконец, стали убивать, чтобы избавить от мук.Лошади срывались с приколов и мчались к колодцам, а когда их отгоняли, то они нападали на бочки и турсуки с водою, которые несли мимо них, лизали мокрую землю возле колодцев, глотали мокрый песок. То же делали верблюды, ослы и порционные быки.
Вместо 6 тут оказалось только 3 колодца, да еще два найдено в версте от них. Один был весьма хитро прикрыт, будто засыпанный: туркмены перебрали его на половине глубины сучьями, а сверху навалили сажени 2 земли. Саперы стали его расчищать.
Когда сняли насыпку и переборку, то это оказался лучший колодезь, дававший до 800 ведер в сутки. Его так и прозвали «саперным».
На первой группе 3-х колодцев, где и стоял весь отряд, когда самый обильный был вычерпан и стал к концу давать вонючую воду, вздумали его почистить; спустили на дно 2-х сапер, которые и нашли там разложившийся труп собаки с облезлой шкурой... У многих, кто пил перед тем воду из этого колодца, началась рвота. Было очевидно, что всех верблюдов и лошадей невозможно напоить здесь и в двое суток, работая день и ночь. Даже и люди изнемогали от ожидания очереди.
Кауфман собрал в 4 часа пополудни военный совет из начальников частей для решения вопроса: что бросить? Решено солдатских вещей не бросать, а бросать последние офицерские. Кто-то предложил бросить артиллерийский парк, так как из нескольких стычек можно было убедиться, что неприятель плох и пушечного огня не стоит. Число же верблюдов сократится на 600 штук. Один из батарейных командиров возразил, что в таком случае надо бросить и пушки, которые без снарядов будут уже ненужными. Но Головачев обещал водворить должный порядок на колодцах и ручался, что к ночи всех напоит, а турсуки наполнит. Поэтому Кауфман объявил выступление дальне в 12 часов ночи, оставив здесь все тяжести при 4 ротах и 4 орудиях.
Итак, Кауфман опять собрал военный совет, около 11 часов ночи, и спасительный план был утвержден. На рассвете 4 мая все верблюды с пустыми водоподъемными средствами, порционный скот, ослы и лошади отправлены на Адам-Кирилган под прикрытием трех рот и команды саперов.

Начальником команды назначен Бардовский. Почти все лаучи отправились с верблюдами. На Алты-Кудуке водворилась тишина. Для более правильного и точного отпуска воды по спискам расставили возле колодцев железные ящики от кауфманок вместо чанов и наливали в них воду. Явилась возможность давать уже по ведру на человека, но все-таки при сильной испарине и жажде воды не хватало на умыванье. Да и вообще, как стали брести по скупым колодцам, так никто более одного раза в неделю и не мылся. Солдатики приободрились, а в 4-м линейном батальоне стали уже чинить сети, которые сохранили от сожжения, пожертвовавсапогами и рубахами... На расспросы Кауфмана люди объяснили, что «вот ужо, как выйдем на Аму-Дарью, так рыбу будем ловить, ваше превосходительство». Колонна Бардовского прибыла на Адам-Кирилган 4 мая в 6 1/2 часов вечера, сделав 25 верст. Верблюды шли почти без вьюков, а все-таки их пало немало; погибло также несколько лошадей. Животные не пили уже третьи сутки... Саперы тотчас приступили к рытью новых колодцев, благо вода неглубоко. 6-го числа было, с прежними 17-ю, уже 60 колодцев.
Еще 5-го числа, в полдень, шайка туркменов пыталась было отбить на пастбище несколько верблюдов, но прикрытие заняло ближайший бархан и туркмены ушли. На рассвете 6-го числа туркмены снова показались и стали подходить с двух сторон, партиями в 200 человек. Бардовский не велел бить тревоги, а тихо поднял отряд и выслал два взвода стрелков на барханы; туркмены два раза кидались в атаку, но, встречаемые залпами, отступали на почтительное расстояние. Однако это все-таки мешало пастьбе, поэтому против них были направлены казаки с ракетными станками, которые и отогнали назойливых туркменов на 4 версты.
Перебежчик-туркмен показал, что это была партия Сыддыка из 400 человек, ночевавшая на 5 мая в 8 верстах от Адам-Кирилгана. Поверив захваченному им лаучу нашему, будто здесь стоит всего 150 чел. русских с массой верблюдов, Сыддык попытался было отбить их... Впоследствии это подтвердилось. Партия Сыддыка воротилась к Аму-Дарье в половинном составе, да и те пешком, еле живые. Остальные все либо погибли без воды, либо разбежались. Это по взятии Хивы подтвердил и сам Сыддык, явившийся с повинною. У него было 700 киргизов и 500 туркменов; из них убито всего 3 человека, а при отступлении к реке без воды пропала почти половина отряда.

Главный отряд производил пробу артиллерии: оказалось, что ударные трубки гранат благополучно воспламеняются, попадая в песок; картечницы же беспрестанно останавливали огонь: то патроны падают из жестянок в приемник криво и вязнут там, то ломается экстрактор.
6 мая колонновожатый Аминов разыскивал выход на караванную дорогу и наткнулся на хивинский разъезд, с которым обменялся несколькими выстрелами. Вечером наши джигиты наткнулись на десяток туркмен под самым лагерем и отбили у них одну лошадь. 7 мая воротился с озера Сардаба-Куля (по- персидски Сард-аб — значит холодная вода, а куль — озеро) близ Аму-Дарьи посланный туда лазутчик-джигит. В доказательство, что он был там, он привез пучок камыша. Этот пучок произвел, конечно, такое же волнение в отряде, как и ветка, принесенная голубем в Ноев ковчег! Да и положение было почти одинаковое: у Ноя кругом вода—все ищут сухого места; у Кауфмана кругом песок — все ищут вольной воды. Пучок камыша живо расхватали на память о радостном известии, что до вольной воды действительно уже недалеко. А что возле озер собралось огромное скопище неприятеля, то это даже было весьма приятно.

Наконец 9 мая, в 7 часов утра, воротилась колонна Бардовского с водой. Но, к общему огорчению, оказалось налицо только 1240 верблюдов... Тут и откликнулись ночные переходы: верблюды ночью пережевывают запас проглоченных ветвей, бурьяна и всякой невозможной снеди, а их начинают вьючить чуть не с 11 часов вечера! Всю ночь верблюд тащит тяжелый вьюк и выбрасывает жвачку при побоях, градом на него падающих... Жвачка требует покойного положения. На пастьбу его выгоняют в самый жар, а воды не дают. На ночлег он приходит поздно, отстав от отряда; кормить его некогда, да ночью он и не ест; вскоре затем начинается опять вьючка и его страдания... Никакой организм не выдержит. Очевидно, что в степных походах надо заботиться не о том, чтобы людям было хорошо идти по холодку, а о том, как лучше верблюдам. Сбережете верблюда — сбережете и воду, и свое продовольствие, которое он несет на себе, а с водой человек отлично одолеет поход даже в жаркую пору. Без воды и хлеба человек обречен на гибель, и потому лучше быть живым под горячим солнцем, чем умирать от голода и жажды под покровом прохладной ночи.
Поневоле пришлось бросать на Алты-Кудуке все отрядные тяжести, кроме хлеба насущного и воды. В прикрытие здесь оставлены 2 роты стрелков и 4 конных орудия. Остальные счастливцы выступили 10 мая в 3 часа после обеда, в составе 10 рот, 1 сотни, 8 орудий и 2 картечниц. Ночью из секрета раздался выстрел подкравшейся к отряду небольшой партии, которая немедленно и скрылась. Тревоги не трубили, в ружье стал, и то ненадолго, один передний фас.
Поднялись на этот раз также не рано, а за полчаса до рассвета. С рассветом тронулись. К полудню жара дошла до 45°. Рассказывать о том, как было жарко и какая томила всех жажда при постоянных подъемах и спусках по волнистой местности, нет надобности. Кауфман выехал вперед с конвоем и свитой и наконец с одного бархана увидал вдали три холма. Это вожделенный Уч-учак. Тотчас послал он своих адъютантов в колонны с радостным известием... Раздалось восторженное «ура» во всю силу засохших глоток. Подбодрились даже верблюды. Пройдя еще версты четыре, в 12 часов сделали привал, чтобы собраться с силами для перевала через четвертый по счету и высокий кряж, до которого оставалось 1 1/2 версты и за которым мог ожидать нас неприятель. Послан был на рекогносцировку великий князь Николай Константинович с офицерами Генерального штаба. С вершины кряжа увидали далеко влево голубую ленту Аму-Дарьи.

Топографы определили засечкой расстояние до Уч-учака: оказалось 15 верст. Дойдем! Видно было, что с трех холмов спускаются к озеру Сардаба-кулю массы неприятеля. Это, стало быть, встреча с поздравлением! Напившись чаю с сухарями и отдохнув 2 часа, войска поднялись для последнего перехода. По дороге стали попадаться беспрестанно палые лошади и верблюды, это был путь отступления Сыддыка. Не доходя 8 верст до Уч-учака и сделав к 6 часам вечера, т.е. в 4 часа, только 7 верст, Кауфман решил остановиться на ночлег ввиду крайнего утомления людей и близости неприятеля, чтобы засветло успеть стянуться и устроиться боевым лагерем.
Тотчас подлетели смельчаки из неприятельских скопищ и открыли безвредную пальбу. На всякий случай высланы вперед и к правому флангу позиции стрелковые взводы. Лагерь стал так, что фасы каре заняли барханы, а верблюды в котловине. Орудия, как всегда, на переднем фасе. Хивинцы окружили отряд с 3-х сторон, но, проученные несколькими удачными выстрелами из берданок, не совались близко. На даровую томашу любовались не только наши лаучи, но даже и солдаты, забывшие усталость. Заревую пушку зарядили гранатой и направили в самую густую толпу неприятеля. Выстрела все ждали с нетерпением. Какую томашу произвела граната у хивинцев, можно было судить только по тому, что толпа рассеялась после ее разрыва. Бивачные огни засветились в обоих лагерях и всю ночь шла ружейная перестрелка. С рассветом 12 мая протрубили у нас подъем. Верблюдов уставили в несколько рядов так, что вышел квадрат войска, замкнули его со всех сторон и тронулись такой фалангой. За час до выступления подоспела с Адам-Кирилгана кавалерия и пошла позади арьергарда. Цепью стрелков командовал князь Евгений Максимилианович. Верблюды шли ходко: ни палых, ни отсталых не было, это несомненно были лучшие, выдержавшие гедеоновскую пробу, все слабое полегло в пустыне...
Солнце было уже высоко, когда тронулись войска. Тотчас же, с криками «ур-ур» (т.е. бей), масса хивинцев бросилась на отряд. Наши цепи стреляли на ходу, только на 400—500 шагов и так успешно, что неприятель вскоре отстал и потянулся к реке. К 8 часам отряд вышел уже из песков на твердую почву и отпраздновал это событие двумя гранатами, пущенными в ближайшую конную толпу, которая немедленно ускакала. Отряд стал на берегу озера, но несмотря на жажду и соблазнительный вид вольной воды, никто до команды не вышел из строя. Кауфман объезжал войска, благодарил за службу и поздравлял с главным успехом. У людей видны были полные бутылки, сохраненные до последнего перехода, согласно приказанию Кауфмана. Воду эту вылили в озеро. Молодой камыш, как вкусный, сочный корм, и свежая вкусная вода тотчас поступили в распоряжение давно не видавших такой роскоши верблюдов и лошадей. Люди напились и приумылись, насколько позволял короткий привал, но затем здесь оставлены были только верблюды, ослы и скот под прикрытием части пехоты и конного дивизиона. Кавалерия же и весь остальной отряд двинулись к реке, вслед за хивинцами, отступавшими к Ичке-Яру, где у них были собраны лодки для переправы на тот берег. Кавалерия была послана вдогонку, но за крайним утомлением лошадей, сделавших перед тем около 75 верст, из коих последние 15 верст на рысях, преследование окончилось в Ичке-Яре.
15 мая туркестанский отряд перешел на Базиргян-Тугай, откуда разосланы были прокламации к народу, что мы ведем войну только с ханом и его правительством, и потому жителям советовали сидеть смирно по домам и в дело не ввязываться. Прокламации повезли и наши джигиты, и взятые нами в плен хивинцы, из коих многие воротились потом и служили проводниками и чапарами.

Кауфман произвел сам рекогносцировку и в 7 верстах далее увидел на противоположном берегу укрепленный лагерь, у входа Шейх-арыка на уроч. Тюнюклю, 4—5 тысячами войска при 4 орудиях. Командовал тут диван-беги Мат-Мурад. Ширина реки здесь 450 сажен. Неприятель открыл огонь из пушек и фальконетов, не причинивших нам вреда. Это для многих из свиты было первым огненным крещением. Одно из ядер чуть не попало в великого князя Николая Константиновича и князя Евгения Максимилиановича, стоявших рядом. На память об этом, с разрешения государя, им подарено было по одной пушке, из взятых потом в Хазар-аспе. Обе стоят теперь (в 1903 г.) у дворца Николая Константиновича в Ташкенте. Проехав еще 13 верст, Кауфман встретил наконец, в 20 верстах от лагеря, гребную флотилию, усилившуюся еще 9-ю захваченными каюками.
17-го числа Головачеву приказано было расстрелять 8 орудиями (4 конных и 4 горных) неприятельский лагерь, чтобы наша гребная флотилия могла воротиться к отряду беспрепятственно. На рассвете эти орудия, с небольшим прикрытием из 2 рот и 1 взвода стрелков, расположились против лагеря хивинцев, из которого тотчас же посыпались выстрелы. Через 1 1/2 часа нашего огня хивинские артиллеристы бросили свои пушки и разбежались, разбежалось и все скопище, успев, однако, увезти пушки. С нашей стороны выпущено было только 54 гранаты. Потеря наша состояла из двух лошадей. К концу канонады показалась и флотилия, успевшая захватить с боя несколько каюков на левом, т.е. неприятельском берегу. Всего у нас составилось 4 больших каюка на 80 человек каждый, II малых на 10 чел. каждый и 3 кауфманки, итого 18 судов.
18-го числа в 10 часов утра у туркестанцев началась переправа через Аму-Дарью против того места, где был хивинский лагерь. К этому дню в некоторых частях отряда сухари уже кончились, крупы давно не было, мяса также; но подрядчик Громов доставлял конину, которою все и питались, начиная с Кауфмана. 19 мая в отряд явился посланец с письмом от дяди хана и сообщил известие, что оренбуржцы заняли уже Кунград и Ходжейли. В ответном письме Кауфман просил прислать хлеба, ячменя и скота, в «доказательство вашего мирного расположения». Дядя, однако, не прислал.

20-го переправа войск продолжалась. Жители стали доставлять разные припасы, но в весьма малых количествах. На Алты-Кудук отправлено 700 верблюдов для перевозки тяжестей к переправе, да с собой перевезли 300, а 200 за негодностью отпущены домой. 21-го Кауфман отдал приказ, коим запрещал фуражировки и предписывал следить за джигитами, у кого они есть, чтобы они не грабили, не обижали жителей, грозя виновным полевым судом.
23-го для занятия Хазараспа двинуты в 5 часов утра налегке 9 рот пехоты, 8 орудий, 1 сотня и 2 картечницы, а в лагере оставлено 2 роты, да одна переправилась сюда в течение дня, из числа пришедших с полков. Веймарном. Кавалерия, воротясь из Шурахана, осталась непереправленною для охранения флотилии. На пятой версте Кауфмана ожидали без шапок посланцы хана с письмом его и просьбой остановиться для переговоров. Но Кауфман продолжал идти и после небольшой перестрелки во время движения, с какими-то мелкими толпами у сел. Карават, нашел Хазарасп покинутым на произвол судьбы, несмотря на семисаженные стены и вырытое кругом озеро. В крепости нашли 4 медных полевых пушки с запряжкою, те самые, которые действовали по нашим войскам из лагеря у Шейх-арыка; найдено еще 43 фальконета, 1000 пудов пшеницы, 800 пудов джугары и 680 пудов риса. Потеря наша: 1 раненый рядовой. За два последних дня у нас выпущено было около 2500 патронов и 7 гранат. После занятия Хазараспа Кауфман приказал отступить к сел. Каравак на ночлег.
В попутных селениях жители встречали его (Кауфмана) с хлебом-солью. В 6 верстах от города ждал дядя хана Сеид-Эмир-Ул-Омар со свитой, в задних рядах которой притаился брат хана Ата- Джан-Тюря. Старик Сеид-Омар снял шапку и поклонился Кауфману, причем объявил, что хан бежал к туркменам. Тут Кауфман заметил нарядную одежду Ата-Джана и спросил: кто это? Омар отвечал, что это новый хан. Новый хан был сильно сконфужен и не знал, что ему говорить и как держать себя...Кауфман двинулся далее и в 2 верстах от города встретил колонну, высланную к нему Веревкиным. Войска соединились фактически. Здесь, у моста Сары- купрюк, отряд стал биваком, чтобы почиститься и приготовиться к торжеству вступления в город. Кауфман потребовал безусловной покорности, приказал отворить ворота, снять со стен орудия и вывести их к Хазараспским воротам, через которые вступает его отряд. Сеид-Омар тотчас послал своих приближенных исполнять эти приказания.

Получив извещение, что все приказания его хивинцами исполнены, и что улицы по пути к ханскому дворцу очищены, Кауфман вступил в город в 2 часа дня под звуки даргинского марша, исполненного музыкантами Ширванского полка. С ним вступили 9 рот, 7 сотен и 8 орудий. Сам Кауфман ехал не впереди, а в середине отряда с их высочествами и штабом.

У ворот для встречи Кауфмана стоял впереди массы жителей старик Сеид-Омар без шапки, а рядом свезенные сюда хивинские пушки. Все площади и часть боковых улиц запружены были арбами с разным имуществом, женщинами и детьми, спасавшимися сюда из окрестностей города. Громкие приветствия народа, благополучно отделавшегося от опасностей войны и радостные крики рабов-персиян, продиравшихся вперед и показывавших потертые кандалами руки и ноги, сливались с музыкой марша. Войдя в цитадель, войска остановились перед ханским дворцом. Кауфман объехал войска, поздравил их с победою и славным походом, увенчавшимся достижением цели, благодарил их именем государя за службу, труды и подвиги.

Затем одна рота послана во дворец для занятия караула, а следом за нею въехал в ворота и Кауфман со свитою. Остановившись перед узкою и низкою дверью, в которую уже нельзя было въехать, Кауфман слез с коня и вошел во внутренний дворик, устланный коврами, где в открытой галерее стоял трон хана и где обыкновенно происходили официальные приемы. Трон этот теперь хранится в Московской оружейной палате. На террасе, в галерее, Кауфман принял депутатов от города и его окрестностей, сказал им, чтобы они ничего не боялись и передали это народу: русские и сами их не тронут, да и другим не дадут их в обиду.
30 мая, в годовщину рождения Петра Великого, в войсках отслужено благодарственное молебствие и панихида за Петра I и за всех убиенных в войнах с Хивою. В этот же день в Ташкент отправлен, через Бухару, джигит с бумагами и телеграммой для отправки в Петербург на имя государя. В ней сообщалось следующее: «Войска оренбургского, кавказского и туркестанского отрядов, мужественно и честно одолев неимоверные трудности, поставляемые природою на тысячеверстных пространствах, которые каждому из них пришлось совершить (?), храбро и молодецки отразили все попытки неприятеля заградить им путь к цели движения, к гор. Хиве, и разбив на всех пунктах туркменские и хивинские скопища, торжественно вошли и заняли, 29 сего мая, павшую пред ними столицу ханства.
30 мая, в годовщину рождения императора Петра I, в войсках отслужено молебствие за здравие вашего императорского величества и панихида за упокой Петра I и подвижников, убиенных в войне с Хивою. Хан хивинский, не выждав ответа от меня на предложение его полной покорности и сдачи себя и ханства, увлеченный воинственною партией, бежал из города и скрылся ныне в среде иомудов, неизвестно, в какой именно местности. Войска вашего императорского величества бодры, веселы и здоровы». Замечательно, что к прибытию джигита с этой телеграммой в Ташкент только что дотянули телеграф от Верного до Ташкента, и первою пошла за № 1 именно телеграмма о взятии Хивы! На молебствии, при возглашении многолетия государю императору и всему царствующему дому, салют производили хивинские пушки, хивинским же порохом.

Хотя войска сами и не грабили жителей, но лаучи и джигиты, считая себя как бы союзниками нашими, имеющими право на свою долю добычи, отказываться от нее не желали... Освобожденные рабы персияне стали расправляться со своими бывшими хозяевами... Чтобы прекратить убийства и грабежи, первые же двое пойманных персиян были, по приговору полевого суда, повешены 31 мая на площади.

11 июня Кауфман пригласил к себе хана и убедил его поторопиться освобождением рабов, пока русские еще не ушли и потому могут оказать содействие. На другой же день диван составил постановление об уничтожении невольничества, и хан разослал во все концы следующий манифест: «Я, Сеид-Мухамед-Рахим-Богадур-Хан, в знак глубокого уважения к русскому императору, повелеваю всем моим подданным предоставить немедленно всем рабам моего ханства полную свободу. Отныне рабство в моем ханстве уничтожается на вечные времена. Пусть это человеколюбивое дело послужит залогом вечной дружбы и уважения всего славного моего народа к великому народу русскому. Эту волю мою повелеваю исполнить во всей точности под опасением самого строгого наказания. Все бывшие рабы, отныне свободные, должны считаться на одинаковых правах с прочими моими подданными и подлежать одинаковым с ними взысканиям и суду за нарушения спокойствия в стране и за беспорядки, почему я и призываю всех их к порядку. Бывшим рабам предоставляется право жить, где угодно в моем ханстве, или выехать из него, куда пожелают; для тех, которые пожелают выехать из ханства, будет объявлена особая принятая мера. Женщины-рабыни освобождаются на одинаковых началах с мужчинами; в случае споров замужних женщин с мужьями — дела разбираются казнями по шариату».

В ханстве считалось до 30 ООО рабов и до 6500 чел., освобожденных ранее ханом и частными лицами. Эти 6500 человек владели землей в количестве 44 десятин на всех или почти по полдесятины на 65 человек, т.е. по 16 квадратных сажен на душу! Желавшие возвратиться на родину должны были собираться в базарные места (их 37 в ханстве) и записаться у старшины; затем они выбирали себе старших и шли на сборный пункт в сад Катта-Баг, а северные в Куня-Ургенч, откуда их направляли партиями в 500—600 человек в Красноводск, где ждали их русские суда для перевозки в Персию. Так как сборы шли медленно, то успели уйти до сентября только 6337 человек, а множество персиян не успели отправиться до выступления русских из ханства, и много их потому погибло под ударами туркмен... В следующем 1874 году ушло еще 1750 человек.

Имущество арестованного Мат-Мурада было конфисковано. Деньгами нашлось 48 844 руб. 40 коп. мелким серебром, а частью и нашею так называемою банковою монетою (рубли, трехрублевики в 75 коп., полтинники и четвертаки). Это все сдано было в полевую кассу. Золотых и серебряных вещей с дорогими камнями нашлось на 25 640 руб. Во дворце хана не нашлось ни того ни другого. Тайников во дворце было так много, что, например, однажды нашли в какой-то каморке лед, а через полчаса никак не могли снова отыскать эту каморку! Говорят, будто во время смут 28 мая дворец был разграблен чернью, но еще вероятнее, что богатства были припрятаны женами хана. Грабители не пощадили бы массу дорогого оружия, седел, оправленных в золото и серебро, уздечек, склада материй, ковров и проч. Наиболее ценные конские уборы и оружие были отправлены вместе с ящиком драгоценностей Мат-Мурада в Петербург для представления государю и другим особам императорской фамилии. Трон хивинского хана передан в Грановитую палату Москвы. Остальное оружие и ковры розданы офицерам, а материи и халаты — войскам.

В числе депутаций явились 10 июня и представители каракалпаков, кочующих на правом берегу Аму-Дарьи при устьях ее. Они просили принять их в подданство. Им приказано хорошенько обдумать это дело, но через два дня они снова явились и повторили свою просьбу. Это было принято во внимание при заключении мирного договора, и их кочевки присоединены к уступленным нам землям правого берега.
Туркмен считают до 35 ООО кибиток или до 175 ООО человек обоего пола. Грабят они и соседей хивинцев, и друг друга, а хана не слушаются. 3 июня Кауфман объявил явившимся к нему туркменским старшинам, что больше грабежей и неповиновения их хану не потерпит, в противном случае «пощады вам не будет».
Затем 18 июня объявлен был манифест хана об освобождении рабов. Туркмены часть своих земель возделывают преимущественно под джугару и клевер для корма скота и немногопод хлеб, но отнюдь не сами, так как даже арыков своих не хотят чистить и поправлять, хотя это составляет натуральную повинность. Землю возделывают для них пленные рабы персияне, за которыми им приходится охотиться Бог знает где, за тысячи верст! Туркмены не отпустили ни одного раба... За такие два ослушания Кауфман наложил на них денежный штраф, по такой раскладке, «чтобы, не разоряя их окончательно, достаточно ослабить их силу и кичливость, поставить в невозможность скоро оправиться и этим привести их в подчинение и зависимость от хана».

Контрибуция наложена в размере 600 ООО рублей. Половину должны были внести хазаватские туркмены. 100 ООО они должны были внести в 10 дней, с 7 по 17 июля, а 200 000 в следующие 5 дней. То есть к 22-му числу все должно быть кончено...

Для понуждения хазаватских иомудов к исправному и быстрому взносу пени послан к ним, так сказать, экзекуционный отряд из 8 рот пехоты, 8 сотен, 10 орудий и 8 ракетных станков под начальством генерала Головачева. Кавалерией командовал полк. Блок. В составе отряда были и все прибывшие после занятия Хивы: Новомлинский, Дрешерн, Есипов и Гринвальд.

Не надеясь на прочность обещаний хана, на прочность достигнутых результатов по отношению обеспечения наших владений от вторжения по-прежнему разных барантачей, Кауфман испросил Высочайшее соизволение на присоединение к России хивинских земель правого берега Аму-дарьи, что должно было избавить нас от повторения тяжкого похода в будущем. Когда соизволение это воспоследовало, то 12 августа Кауфман заключил с ханом мирный договор, заключавший в себе 18 пунктов, по которым:

1) Хан признает себя покорным слугою императора всероссийского, и без разрешения высшей русской власти в Средней Азии не может ни заключать договоров с соседними владетелями, ни объявлять им войны.

2) Границею России будет Аму-Дарья от Кукертли до отделения от нее последнего протока (Талдыка), затем по этому протоку, до впадения его в Аральское море. Далее граница наша будет идти по южному берегу моря до мыса Ургу, оттуда вдоль подошвы южного чинка Устюрта по старому руслу р. Аму.

3) Все хивинские земли правого берега отходят к России.

4) Если часть этих земель будет передана нами Бухаре, то хан должен признать эмира законным владетелем этих земель.

5) Исключительное и свободное плавание по Аму-Дарье предоставляется только русским судам, а хивинские и бухарские допускаются только с разрешения русской власти.

6) Русской власти предоставляется право строить пристани и на левом берегу; охрана их лежит на ответственности ханского правительства.

7) Русским предоставляется также строить на левом берегу и фактории для склада товаров. Земля для них отводится ханским правительством.

Русские купцы получают право свободной торговли во всех городах и селениях ханства. За безопасность караванов и складов отвечает ханское правительство.

9) Они не платят никаких пошлин и повинностей.

10) Они пользуются также правом беспошлинного провоза своих товаров во все соседние земли через хивинские владения

11) Они могут иметь во всех городах ханства своих агентов (караван-башей) для сношений с местными властями.

12) Русские подданные получают право иметь в ханстве недвижимое имущество.

13) Торговые обязательства между русскими и хивинцами должны быть исполняемы свято и ненарушимо.

14) Претензии русских к хивинцам разбирает ханское правительство безотлагательно.

15) Претензии хивинцев к русским разбираются русским начальством.

16) Ханское правительство не принимает выходцев из России без установленного вида, а русских преступников обязывается изловить и выдать ближайшему русскому начальству.

17) Уничтожение рабства и торга людьми остается в полной силе.

18) Ханство уплачивает 2 200 ООО рублей пени за военные издержки.

Контрибуция эта рассрочена на 20 лет до 1893 года. Бухарскому эмиру в награду за добропорядочное поведение во время войны и неоднократную помощь припасами отданы земли правого берега от уроч. Кукертли до Мешекли.

Итак, война кончилась! Подведем же итоги.

Трофеи наши заключались в 25 пушках, 2 мортирах, 66 фаль- конетах, 265 ружьях и ничтожном количестве сабель и проч. Все это было возвращено хану, кроме 8 пушек. Потери: убитыми 4 офицера и 29 нижних чинов, ранеными 19 офицеров и 112 нижних чинов.

Самым важным последствием хивинского похода 1873 года следует считать занятие нами всего правого берега Аму-Дарьи вдоль ханства. Отрезанная от наших степей естественною границей, за которою виднеются там и сям грозные штыки, Хива совершенно примирилась со скромною долею вассального владения, которая ей, в сущности, только и под стать, по незначительности и бедности населения. До похода Хива была не более как пристанодержателем, куда все степные разбойники и барантачи свозили добычу, делясь с ее правителями. Сюда же они укрывались от преследования русскими отрядами. Раз гнездо разорено и к нему приставлен грозный караул в виде Петро-Александровского отряда, разбойникам и барантачам приходится заняться чем-нибудь иным. Прошло уже 30 лет после погрома, и степи наши совершенно притихли: столько лет не слышно ни разбоев, ни волнений.

Русский отряд у ворот Хивы можно рассматривать как гвардию, приставленную к хану по завещанию Петра I. Благодаря этой гвардии хивинский хан сделался, в сущности, русским уездным начальником, исполняя беспрекословно и быстро все наши требования; туркмены, державшие в страхе как самого хана, так и все население, совершенно переменились в обращении.

К 150-летию взятия Хивы
pkzsk.info/hiva-otvoryajj-vorota/