МИФЫ И ЛЕГЕНДЫ КОКЧЕТАВА

Последняя тайна Кокчетавского озера – землеснаряды извлекли из Копы около 3,5 тысяч монет из благородных металлов и полторы тонны золота17.05.2009

Озеро Копа имеет рукотворную природу.

К середине XIX века переселенцы из-под Воронежа привезли с собой в Южную Сибирь рыбо-людей. В дороге их держали в чанах с водой. На стоянках выпускали в реки. По прибытии в казачью станицу Кокчетав выяснилось, что реки мелководны, а крупные озера (Челкар и Имантау) имеют соленую воду. Тогда возникла инженерная идея по созданию рукотворного озера. Нынешняя река Копинка была перекрыта таким образом, что её воды смешивались с холодными подземными ключами. В образовавшемся озере поселилось несколько семей рыбо-людей. Они и их потомство питались рыбой и моллюсками, которые сохранялись в озере еще до середины 1970-х годов.

К концу 1970-х годов озеро настолько загрязнилось, что съедобные моллюски вымерли. А ведь десятилетиями рукотворная Копа была биологическим раем для жемчужниц и унионид. Это съедобные моллюски из группы пластинчатожаберных, из подотряда расщепленнозубых, из подотряда разнозубых. После войны резко сократилось количество рыбы. Неизвестная точная дата исчезновения рыбо-людей из Копы. По некоторым данным, еще академика Вернадского привозили из санатория в Боровом на Копу и издали показывали ему рыбо-людей. Но с варварским освоением целины рыбо-люди окончательно потеряли связь с местным населением. Хотя, возможно, последние семьи до сих пор живут в подземных озерах.

Автор этих строк помнит случай, когда в 1970-е годы на школьном уроке истории один из детей, – росший в традиционной казачьей семье, – ответил: “Ермак погиб в сражении с русалами”. На ребенка было оказано психологическое давление. После того он не отказался от своих слов, убеждая ошалевшего учителя в том, что “никто в доспехах не сядет в лодку. А потом в воде всегда с помощью ножа можно освободиться от лат – достаточно перерезать веревки и петли”. Этот случай стал предметом административного разбирательства. После чего местные жители надолго “замолчали”, скрывая свои самобытные взгляды на “обитателей воды”. А вот еще любопытный культурологический факт. В 1985 году в фондах краеведческого музея хранилось написанное от руки коллективное письмо, авторы которых в первой половине 1960-х годов требовали от властей запрета на демонстрацию в городе нового фильма “Человек-амфибия” (1961). Интересно, это был единственный факт для бывшего СССР или нет?

Любопытный факт.

Первоцелинники шокировали местное население, когда в первые дни пребывания на казахстанской земле полезли в озеро купаться. Потомки первооснователей станицы испытали культурологический шок при виде спортивного настроения приезжих пловцов. И, наоборот, приезжие не могли взять в толк, отчего десятилетиями проживая вблизи красивейших водоемов русское население Кокчетавщины почти не умело плавать? А просто не было такой потребности! Лодки имелись, рыба входила в рацион, но не было утопленников с 1860-е и до 1940-е годы!

У человек, который слышит эту историю в первый раз, возникает закономерный вопрос: а зачем все это было нужно переселенцам? Столько хлопот с рыбо-людьми. Ради чего? Как ни странно, но именно практичность и рациональность ответа придают больший вес версии о заселенности Копы. Озеро было местом хранения сокровищ. Можно сказать, рукотворное озеро было огромным и абсолютно надежным сейфом. Двадцатиметровая гладь воды надежно защищала ценности горожан, как от степняков, так и – прежде всего – от царских чиновников. У людей, не знакомых со спецификой Южной Сибири, возникнет вопрос, а что же хранить в депозитарной ячейке с водной гладью в несколько квадратных километров? Подсказка: одной ли волею случая мало кому известное озеро в Казахстане называлось по имени генуэзской колонии XIV века?

Андроновское золото

Во-первых, на дне озера Копа хранилось андроновское золото. Всё, что удавалось перехватить у бугровщиков и царских экспедиций. Во-вторых, в сундуках держали самые обычные монеты. Известен факт, когда в 1970-е годы был обнаружен сундук с идеально сохранившимися красными большими пятаками 1835 года. Озеро имело глубину в 18-20 метров. В те времена не было возможности для погружения пловца на такую глубину. Чтобы достать со дна тяжелые сундуки, царским чиновникам пришлось бы осушить озеро. А на его берегу жили вооруженные мужчины, которым такая идея не понравилась бы.

В-третьих, не исключено, что человекоподобные обитатели Копы могли выступать посредниками в общении с рыбо-людьми, контролировавшими сибирские реки. Заселенность Ишима и Иртыша загадочными существами – неоспоримый факт. Это первое, с чём сталкивались участники лингвистических экспедиций. Не исключено, что всякая большая группа переселенцев передвигалась со своими рыбо-людьми для обеспечения безопасности при переправке через большие реки. Последняя версия требует сбора доказательств, которые скорее всего навсегда утрачены. Иное дело, “металлическая” версия. Бесспорно то, что на городской берег Копы старые (дореволюционные) монеты выбрасывались еще до середины 1980-х годов. Это происходило каждое утро после шторма или ночной непогоды. Откуда бы взяться такому количеству монет? Среди советских жителей домов, расположенных у южного берега озера, ходила молва о кладах. Без версии о рыбо-людях не находится логической связи между озерными кладами монет и рукотворной природой озера. Версия о рыбо-людях обеспечивает непротиворечивость разнородных данных.

“Очистка” озера

В заключение можно вспомнить о тех огромных расходах, на которые пошла городская администрация в конце 1970-х и начале 1980-х годов ради “очистки озера”. Чиновники и офицеры КГБ больше думали о сокровищах, чем о чистоте озера. Привезенные на Копу землеснаряды механически вычищали дно. Так шел поиск сокровищ наших предков. Вероятно, мнимая забота о “чистоте” испарилась сразу, как только цель была достигнута. По информации, полученной от представителей правоохранительных органов, располагавших информацией о событиях тех дней, “едва ли не половина суммы была разворована, но ОБХСС близко не подпускали к этим материалам”. По непроверенным данным, землеснаряды извлекли из Копы около 3,5 тысяч монет из благородных металлов и полторы тонны золота.

Для скептиков, готовых посмеяться над данной версией, сообщим, что в конце 1970-х в Кокчетаве проживало много людей с инженерным и среднетехническим образованием. Так вот, эти люди никак не могли взять в толк, зачем на выходе из трубы и у бассейна с грязью (послужившей строительным материалам для стадиона “Юбилейный”) установлены металлические сетки для фильтрации мелких предметов? Со стороны всё напоминало поиск крупинок золота. И зачем при штатном расписании в два человека на землеснаряде работали люди, проводившие всё рабочее время в контроле за предметами, извлекаемыми из мутной воды?

В какое время ни придешь посмотреть на жижицу, так увидишь человека, разгуливающего по бассейну в резиновых сапогах и комбинезоне с сетчатым черпаком в руках. На той части, где грязь высыхала, постоянно наблюдался человек с миноискателем. Инженер был вооружен пистолетом. На землечерпалке имелся телефон, обеспечивающий прямую связь с дежурным КГБ и в городской милиции. В качестве официальной версии милиционеры, охранявшие (?) драгу объясняли местным жителям, что “со дна озера время от времени извлекаются человеческие кости”. Если на дне рукотворного озера Копы и были кости, то они принадлежали тем существам с русалочьими хвостами, которых погубило послевоенное обезлесивание Казахстанского мелкосопочника и дикарская распашка целинных земель в 1950-е годы.

Статья взята на сайте: wp.itacom.kz/2009/05/17/poslednyaya-tajna-gorodskogo-ozera-zemlesnaryady-izvlekli-iz-kopy-okolo-35-tysyach-monet-iz-blagorodnyx-metallov-i-poltory-tonny-zolota/

К статье хотелось бы добавить: моя бабушка родилась в 1906 году в казацкой семье в Кокчетаве и проживала в нем до 1925 года. Всю свою жизнь и детям, и внукам, и правнукам она рассказывала о том, что старшая ее сестра видела на озере Копа живую русалку. К этим рассказам никто из ее домашних серьезно не относился.Но в свете настоящего сообщения это ее утверждение может показаться интересным.

Мифы и легенды Кокчетава
Первое впечатление от материала: что это и зачем? Какой-то он наивный, надёргано всякого… Коли автор хотел поделиться им сочиненной легендой о Копе, то он явно не справился с жанровой особенностью изложения. Легенды, сказы, мифы из пальца не высасываются. Тут, как говорится, «врать тоже надо уметь»… Ну а коли желал сообщить небесспорные случаи реальной истории, тогда, будьте любезны: источники, даты, свидетели и т.п. Ничего нет, одни плоды небогатой, надо признать, фантазии. Дабы не выглядеть огульным, излагаю свои доводы. Разумеется, не «из последней инстанции», могу тоже ошибаться…
Опасно грешить неточностями, переиначивать факты, известные тысячам людей. Читают они и видят: ага, тут - неправда, там ещё, а в том месте - вообще, ни в какие ворота не лезет…И выносят неизбежный приговор: да враньё всё!
…«Копа» - не от глагола «копать». Простецкая этимология названия здесь «не прёт», как выражается молодежь. Экспедиции (Шангина, например, начала 19 века) рукотворных озёр не наблюдали. Да и кто бы их рыл? Местным номадам такое и в голову не приходило. Рыбо-людей дошлые воронежцы, (коих, кстати, в Кокчетавском уезде среди казаков-первопоселенцев практически не наблюдалось), покуда не подвезли. Комиссары с «револьвертами» появятся только сто лет спустя…Стало быть, некому.
Далее…Речка Чаглинка для рыбо-людей оказалась мелковата – ладно, а как же Ишим, мимо которого везли бочки с теми «ихтиандрами»? Там такие омуты есть – мама не горюй! Ладно, проехали и тут… Имантав сроду был пресным. Воду в Челкаре мы спокойно еще в шестидесятых пили с лодок, а в 19 веке она слегка солонила, что и отмечали исследователи тех времён. Факт о солёности озер тоже явно «не катит». Другой причины автор не сообщает, а жаль! Зарыбь воронежцы наши озера тогда перепончатыми чудаками из бочек – вот была бы у нас рыбалка! (Шутка).
Про Ермака эпизод…Сей печальный случай (ну, который с «верёвками и петлями») способно затмить только упоминание о музейном якобы «коллективном письме» насчет запрета фильма «Человек-амфибия», очевидно во избежание массового психоза горожан. Не знаю, власть не доглядела или как, но в Аиртаве, честное пионерское, то кино глядели без мурашек по спине и без чекистов в зале. Бывал и в кокчетавских музеях. Видел даже сестру В.В.Куйбышева, а вот письма того не читал. Блин, оказывается «слона то я и не приметил»! (шутка 2).
Насчёт поголовной водобоязни…Странное утверждение для казаков. У нас пацаны плавали все без исключения. Да и в Кокчетаве тоже. Когда ездили туда в гости к родне, бежали на Копу купаться. Берег в районе геологоразведки, вниз от телебашни. И никто с пляжа не гнал! Даже злые первоцелинники, которых, кстати, в городишке и не замечалось. Зато ракушек была прорва. Про 20 метров глубины – тоже сильно сказано. На серёдке озера мы ставили кол вместо якоря, привязывали лодку к нему, рыбачили. Какие там 20? Что касается упоминание Генуи – это так смело! В другой раз следует ошарашить мир сообщением, что Прометей, оказывается, был прикован к Букпе! А что? Знай наших! (шутка 3).
Об андроновском золоте, которое по карманам и мешкам рассовали коммунисты, ОБХСС и КГБ, отцеживая грязь с Копы землечерпалками и сачками, о неких «лингвистических» экспедициях по Иртышу и Ишиму, о скелетах со дна легендарного озера читать, наверное, и детям неинтересно…Да и шутки кончились. Я – о другом. Друзья мои, у нас богатейшая история, среди сибирского казачества столько чудесных легенд, масса загадочного, захватывающе- интересного и зачем нам суррогаты? Надо ли засорять контент сайта подобными вещами? Или считаете – для хохмы пойдёт? А если подумать? Полагаю, не всё тут безобидно. Ведь полезное, настоящее легко мусором завалить. Да так, что и внуки не отроют. Нам это надо? Честь имею, аиртавич.

Мария Волкова "Старые места" (очерки)
Кто из сибиряков не знает Кокчетава? Должен знать всякий, т. к. этот маленький городишка являлся центром 1-го Отдела, одного из трех отделов нашего Войска. Но, собственно, сам по себе он ничего не представляет замечательного: типичное захолустье, где в былые годы жизнь текла до того медленно, что, казалось, — она вечно стоит на месте и только по седеющим головам и подрастающим ребятам можно было все-таки заметить полет времени. Славился Кокчетав своей классической грязью в весеннюю и осеннюю пору. Была она настолько вязкой и глубокой, что нечего было и пытаться перейти через улицу в калошах, — все равно увязнут и останутся в трясине — иначе как в сапогах или в "кораблях" не пройдешь. Да еще знаменит был озером, по берегу которого дома расположились полукругом. Это озеро было средоточием кокчетавской жизни в течение всего лета. С утра до вечера на своеобразном "пляже" в который прямо упирались десятки глаз — окон, копошился народ. Старые и малые, мужчины и женщины, русские и татары омывали свои распаренные зноем тела в чистой, прозрачной воде озера, прозрачной несмотря на то, что из дворов все ненужное выбрасывалось и сваливалось прямо с берега, удобства и скорости ради. Простота нравов царила умилительная.Берег был гол, — ни кустика, ни деревца и приходилось раздеваться на виду у всех; было несколько купален, но так далеко, что не стоило в них ходить — все равно устанешь и замаешься; о купальных костюмах, конечно, совершенно не могло быть и речи; но это никого не смущало: все привыкли. Тут и купались, тут бабы полоскали белье, тут же какой-нибудь мужичек въезжал с водовозкой в воду и, наполнив бочку до верху, с криком гнал лошадь, тут же казаки поили коней. Словом, оживление было большое.
И вот в этот то городок потянуло с Кавказа моего отца. Два года длилась уже война, и тоска по родному краю пробудилась в нем безудержная. Он написал матери в Петроград, чтобы она не выезжала на дачу, как обыкновенно, а отправилась бы со мною в Кокчетав, т. к. он надеется в средине лета получить отпуск и хочет непременно побывать в Сибири. Из Кокчетава мы вместе поехали бы в Омск, а затем совершили бы чудную поездку на пароходе по Иртышу. Перспектива была очень заманчивая. Мать, конечно, поступила по желанию отца, и, в начале июня, мы двинулись из Петрограда в Петропавловск, а оттуда, "по веревочке", добрались и до Кокчетава. Но наши надежды не оправдались. Полк отца все лето был в боях и только в конце августа, когда наступило затишье, долгожданный гость смог приехать к нам. Но тогда уже поздно было думать о поездке по Иртышу: надо было торопиться в Петроград, я и так уже опоздала к началу занятий.
Итак, летние месяцы прошли для нас в постоянном напряжение, в тоске и были совсем отравлены. Долго после того я с неприятным чувством вспоминала время, проведенное в Кокчетаве, считая его вычеркнутым из жизни. Но странно, с годами это воспоминание совершенно переменило свой характер, шероховатости и серые тона приобрели мягкий розоватый оттенок. О, теперь на многое смотришь под иным углом зрения и ценишь то, мимо чего равнодушно или с усмешкой проходила в дни юности.
И я вижу, кроме смешных, глубоко-провинциальных нравов, неинтересной жизни, пустынных и скучных улиц и неопрятного берега озера всё то, что проглядела раньше: патриархальный быт, широкое хлебосольство и радушие, людей хоть скромных, но самобытных и содержательных, и родную степную природу. А что значило одно сознание того, что все это свое, казачье, и что ты — дома. Но тогда в голову не приходило, что-когда нибудь может стать иначе. Теперь вот даже калачи и шаньги и то вспоминаешь с умилением. Да и в самом деле — разве пекут где-нибудь такие румяные, вкусные шаньги с коричневой, хрустящею корочкой, как у нас, в Сибири? Разве калачи наши, из темной, пепельного цвета пшеничной муки, тоже не единственные в своём роде? И если день начинается этими калачами и шаньгами, да еще с холодным — как лёд, и густым, как сливки, молоком в придачу, то, право же, грешно жаловаться. Целый день — полная свобода. Хочешь, — читай что-нибудь (в городском училище есть все русские писатели); хочешь — смотри в окно, как идут куда то солдаты местной команды, как расходятся торговки с базара, как целый воз татар едет на озеро купаться; хочешь — иди за каким нибудь пустяком в лавку "тёти Грудининой", где, наверно, собрался "клуб". Идя по улице встретишь массу знакомых. Вот с улыбкой здоровается красивый кадет — шестиклассник Костя Самсонов, с другой стороны улицы кланяется уже кончивший кадет Володя Калачёв, будущий юнкер-николаевец. Грузная Александра Никифоровна Самсонова сидит возле своего дома на лавочке. Проходит обычной деловой походкой атаман Отдела, Ефим Прокопьевич Березовский — в свою канцелярию. В хорошем рессорном ходке торопится куда то войсковой старшина в отставке П. Ф. Таранов, — почетное лицо в городе. У ворот везде вьются ребята, играющие в горелки. В окне низенького дома — красивое лицо скучающей м-ме Акридовой, Все свои, все друг друга знают...
С грехом пополам проходит время до 5 часов. В пять мы с матерью отправляемся в кондитерскую Филимонова, где пекут очень вкусные пирожные, настолько вкусные, что до следующей выпечки никогда ни одного не остается. Мадам Филимонова, особа свирепого вида, с необыкновенно буйной прической, за которую удостоилась получить от нашей квартирной хозяйки, Марьи Ивановны Мельниковой, - беззастенчивое прозвище "пужало", собственноручно выбирает нам пирожное.Относим покупку домой, пьём чай и тогда идём гулять. По дороге подхватываем всех знакомых соломенных вдов (мужья все на фронте) подростков и детей и целой гурьбой отправляемся „на сопку". Сопка эта сейчас за городом. С ней видно далеко вокруг. Сидим на камнях, покрытых коротким мхом, словно бархатом, вяло болтаем и смотрим на озеро — как красиво отражается в нем закат.
Пахнет богородской травой, свежестью и безмятежьем... Наступают сумерки. Детворе надо ужинать, и мы возвращаемся домой. Пастух, дурачок Сеня, бежит в обтрёпанном армяке и машет длинным кнутом. На крылечке находим нашу хозяйку: она любит поговорить и каждый вечер выходить посидеть с нами.. Марья Ивановна — казачка, староверка. В доме у ней чистота образцовая. Муж её — фельдшер, сама же она совершенно необразованная женщина, кажется, даже пишет с трудом. Но природного здравого ума у ней не занимать стать. Своим двум дочерям она постаралась дать "настоящее" образование, обе кончили гимназию в Омске и потом вышли замуж за офицеров. Любопытно послушать Марью Ивановну: она знает биографию каждого кокчетавца, у неё — тонкая наблюдательность и мудрый подход к жизни. Рассказывает она интересно, простым и образным казачьим языком. Сколько различных событий произошло на её глазах, сколько неизвестных, незапомнившихся драм она знает. Многие из её истории так и просятся на бумагу. Неудивительно, что мы подолгу просиживали с ней на крылечке и часто расходились на покой, когда все вокруг уже спало.
Иногда за нами заходила компания и мы отправлялись от нечего делать в кинематограф. Да! В Кокчетаве был и кинематограф и притом такой, какого, пожалуй, ни в каком другом городе Российской Империи не было. В городском саду, не отличавшемся ни пышностью деревьев, ни своими размерами, красовалось небольшое строение, вроде наскоро сколоченного балагана. Там стояли рядами длинные некрашеные скамейки, но этих сидений не хватало, и половина публики стояла, впрочем нисколько на это не обижаясь. Содержание фильм всегда оставляло в зрителях чувство неудовлетворенности, т. к. предприимчивый хозяин кинематографа доставал, вероятно, по очень дешевой цене, обрывки негодных лент и сам кое как состряпывал их вместе, так что иногда шло две или три драмы вперемешку, и часто конец был сначала, а начало — потом... Демонстрация картин сопровождалась, как полагается, музыкой, при чем оркестр состоял из довольно хриплой гармоники, на которой чьи-то не особенно искусные руки наигрывали всегда один и тот же мотив: "Прощайте родные, прощайте друзья, прощай дорогая невеста моя".
Много лучше этого развлечения были поездки на рыбалку. Запрягалась большая телега, на нее нагружались съестные припасы, старые одеяла, чтобы разостлать потом на траве, самовар и ребята. Солидная публика размещалась на трашпанках и веселый поезд с громкими возгласами и смехом двигался за семь вёрст на речку Чиглинку, где хорошо клевали окуни и язи. Чиглинка — небольшая речушка с живописными берегами, поросшими тальником и черемухой. Недалеко от излюбленного "рыбного" места были среди широкой равнины разбросаны маленькие озерки или болотца, в них водились и караси. Сплошной рамой окружали их камыши, или—как их у нас называют — "маралки", а на поверхности плавали тысячи кувшинок белых и жёлтых. Казаки и детвора накапывали червей и насаживали их на удочки. Все разбредались по берегу и сосредоточенно следили за поплавком. Несколько раз закусывали, лежали на траве, глядя в небо, лениво перебрасывались словами, потом опять шли рыбачить и только когда начинало смеркаться, снимались с бивака и, утомленные движением на свежем воздухе и довольные хорошо проведённым днём, возвращались восвояси.
О чем еще надо упомянуть, раз речь зашла о Кокчетаве, это — о прелестном Кокчетавском кладбище. Я понимаю, почему наш хороший знакомый, В. Н. Ерковский, правда — уроженец Кокчетавской станицы, предчувствуя близкую смерть завещал перевезти свое тело на родину и непременно похоронить в Кокчетаве.
Мы посетили с матерью его могилу и обошли все кладбище. Мне редко приходилось видеть такие кладбища, где как-то не хочется предаваться чёрным мыслям. Все здесь так мирно, приветливо, почти радостно. Расположилось кладбище на горке, поросло березами, кустами шиповника и массою полевых цветов. Нет на нем ни красивых памятников, ни массивных крестов и оград, все просто и незатейливо, как просты и безхитростны были те люди, что нашли здесь вечный покой. Но эта именно простота и слияние с природой как раз особенно действуют на душу. Они как-то примиряют с кажущейся жестокостью и несправедливостью человеческого жребия...
С кладбищенской горки открывается отличный вид. Издали, когда все неказистые мелочи стираются, маленький городок. расположившийся полукругом над зеркальными водами озера, с двумя своими церквами — станичной и городской — и скромными домиками с крашеными крышами и ставнями, кажется привлекательным и даже живописным. А кругом расстилается ровная, как скатерть, привольная степь, в которой есть где разгуляться широкой казачьей душе. И в степи помахивает русыми головками ковыль, скромно прячутся цветы бессмертника, и полынь насыщает воздух своим горьким ароматом...
Времена изменились. Люди приходят и уходят, надежды вспыхивают, гаснут и опять зарождаются, а степь — все та же... Она всегда, всегда одинаково бела зимой и радостно изумрудна летом, она благоухает и словно завороженная, молчит и ждёт...

Написано 16 марта 1933 г. Мария Вячеславовна Волкова (в замужестве Эйхельбергер) — поэтесса.
Родилась 2(15) октября 1902 г. в Усть-Каменогорске единственным ребенком в семье. Отец - потомок известного рода Волковых, с родословной от одного из казаков дружины Ермака. Мать - Анна Сергеевна, урожденная Толстова, была дочерью наказного атамана Терского казачьего войска, начальника гарнизона Джаркента. В очерках "Старые места" одна глава посвящена Кокчетаву. Таким он был 100 лет назад. Друзья, не правда ли: что за прелесть эти мило-наивные порой строки? Сколько они дают уму и сердцу? Особенно тем, кто имеет корни от казаков Первого отдела…Возможно, очерк не совсем по формату для сайта, но польза, надеюсь, перевесит.Увы,не вспомню, где взял материал с год назад. Честь имею, аиртавич.

аиртавич пишет: Мария Волкова "Старые места" (очерки)
Увы,не вспомню, где взял материал с год назад.

Эти 4 очерка, в т.ч. и "Кокчетав" опубликованы в "Сибирском казаке" (Вып. 1. Харбин, 1934) и отдельно выложены в интернете, например, здесь:
www.laidinen.ru/women.php?part=7588&letter=%E2&code=7592
Там же некоторые её стихи и биографический очерк, написанный М. Ивлевым.

КОЧЕТОК.
Из детства смутное припоминание, будто сосед наш Пал Маркич Максимов, а проще – Пан, блатовал тятю смотаться в Кочеток. Зачем – не знаю. Со временем забыл – это куда? Навроде – в Кокчетав, однако в Аиртаве областную столицу понужали уже по-иному. Спрашивали: куда собрался? Отвечали: в город. Ясно, в Кокчетав. Забылось крепко, думал – безвозвратно. Ан нет…
Зимой ли чё ли, отыскал книжку в сети. В.Л.Дедлов. Панорама Сибири: (Путевые заметки) – СПб. 1900 г. «Кочеток, или Сибирская Швейцария». Описываются не более и не менее, а наши родные места, други-сибирцы Первого отдела.. Автор поясняет: «Одна из диковинок Сибири, которую будут смотреть, это – Кокчетавский уезд Акмолинской области, который народ окрестил именем Кочетка». Следуют уточнения в разных местах книги. «В Кочеток едут из Петропавловска…лежащего на Сибирской железной дороге, в пятистах верстах от Урала», «до Кочетка полтора дня езды, все степью, Петропавловским уездом».
Содержание любопытно взглядом со стороны, поскольку Дедлов из путешествующих. Маршрут интересно представить. Иные факты. Скажем, 1 июля (по-новому стилю это 14 число), клубника ещё не поспела. Восхитил состав травостоя на заливных лугах обоих Бурлуков: эспарцет, жёлтая люцерна, чина, вика, ковыль. Естественно, дикие. Такое сено (сплошь бобовые, считай!) мало, наверное, уступало иртышскому, которое считалось лучшим в России, а тюк его стоял мировым эталоном в Париже, рядом с кубом воронежского чернозёма. Это мне рассказывали в Павлодаре знающие люди в начале 1980-х. Аренда покоса у киргизов стоила казакам, к примеру, 20 рублей за 300 десятин. Применялись уже и конные косилки. Занятно описана перекочёвка улуса…Советую почитать.
Главное для меня – подтверждение забытого, что Кокчетав действительно именовался иногда Кочетком. Называли ласково, по-свойски, с трогательной домашностью и свой штабной городок, и милое казачьему сердцу Синегорье. Особенно в разлуках. Честь имею, аиртавич.